Такой подход помогает установить различия между так называемой истиной абсолютной и истиной относительной, истиной аксиоматической и истиной предполагаемой или вероятностной, истиной физической и конкретной и истиной воображаемой и духовной, истиной субъективной и истиной объективной.

К тому же кругу вопросов относится проблема аксиом или истин, сформулированных в рамках научной мысли или же вне этих рамок на базе заблуждений, которые, накапливаясь со временем, приобрели значение формул, не допускающих сомнения в их истинности, а в некоторых случаях – даже характер святости. Это обстоятельство осложняет дело, ибо, исследовав сущность таких формул и выявив их генеалогию вплоть до самых истоков, убеждаешься в том, что в основе их лежит лишь относительное знание.

Необходимо рационально-критическое видение понятий и истин, бытующих в реалиях человеческой жизни, в образах мысли, нравственных и духовных установках людей, в мире их сознания и мире бессознательного. Что же касается истины космического порядка, то она, возможно, присутствует и бытует в рамках того, что невозможно непосредственно почувствовать, т.е. в пределах внутреннего разума, или в рамках законов и тайн природы и космоса, все еще не поддающихся пониманию научного разума.

Здесь нам следует обратиться к учениям философов, которые занимались проблемой истины, придерживаясь различных подходов, установок и доктрин. Традиционное понятие истины восходит к философии Платона и Аристотеля, которые связывали истину с выводом или суждением. Истина, таким образом, должна была бы совпадать со знанием о предмете сознания. Этой точки зрения, придав ей лишь иную форму, придерживались  иудейских, христианские и  мусульманские философы в период, который принято именовать веком веры в единого Бога. Они полагали, что истина таится там, где суждение человеческого разума соответствует предмету. Лучшими выразителями этого направления были Ибн Сина и Фома Аквинский. По словам Хайдеггера, к числу главных особенностей классического понимания истины «относится то, что сущность истины состоит в соответствии суждения его предмету»[1]. Спиноза же считал, что «истина является мерой самой себя и мерой заблуждения»[2].

Гегель, со своей стороны, задавал себе следующий вопрос: «В состоянии ли мы познать истину?» Отвечая на него, он подчеркивал, что человек, малое существо, взращенное этой землей, «не может познать истину»[3]. Что касается Поля Рикера, то он утверждал, что отношение мысли к истине «не есть отношение собственности. Это — отношение пожелания и надежды. И далее, это отношение означает, что истина не есть лишь искомая цель. Она - пространство, или привал, или место»[4].  В этом смысле Рикер, а вместе с ним Хайдеггер и Ясперс, полагали, что истина есть свет, посредством которого выявляется сущность бытия, однако люди, не в состоянии проникнуть в ее суть и дойти до ее истоков, и наше взаимодействие с ней осуществляется посредством исходящего из нее света.

Другая точка зрения исходит из того, что сама постановка вопроса об истине и о полном овладении ею ведет к заблуждению. Как говорит Морен, «идея истины есть величайший источник заблуждения. Самое большое заблуждение состоит в одностороннем обладании истиной»[5]. Ницше же в этой связи говорит, что «заблуждение есть условие познания... Всякое познание, несомненно, обязано заблуждению»[6]. Карл Бубер, со своей стороны, подчеркивает: «Устранить возможность заблуждения значит устранить саму истину»[7].

Существует мнение, что главным препятствием на пути к истине является ложная установка. Идеология, по словам Франсуа Шатле, «есть фактор обмана, так как она заставляет человека видеть действительность таким образом, что он, как член социума, становится чужд истине»[8]. По словам Мишеля Фуко, «истину творит власть»[9]. Он считает, что подлинное познание может осуществляться и развиваться лишь за пределами властных структур, их требований и их интересов.

Мы склоняемся к эпистемологическому видению понятия истины, рассматривая его как состояние, имеющее бытие в совокупности человеческих знаний и наук. В то же время мы признаем, что существует множество истин бытийного, духовного и космического порядка, недоступных для непосредственно эпистемологического анализа. Никто не должен утверждать, что его видение полностью правильно. Тот, кто притязает на полную правоту, утверждает по существу, что ему принадлежит исключительное право на обладание абсолютной истиной. Современная философия науки, однако, не признает идей, сторонники которых исходили из полного соответствия между элементами этого мира и разумом.

Исходя из изложенных выше представлений об истине, мы утверждаем, что трудно и даже невозможно прийти к единому и всеохватывающему видению истины. Единственный вывод, который может быть сделан из изучения взглядов представителей различных философских школ, касается относительного характера истины. Истина не есть нечто готовое и неизменное. Будучи предметом творческого поиска, она подвержена развитию. Я вижу истину иначе, чем ее видит другой, ибо обладают иными знаниями, которые являются продуктом времени и места. Такой подход не означает, что я подчиняюсь неизбежному ходу событий. Наоборот, я исполняюсь уверенности в самодостаточности относительных истин на том или ином этапе развития познания, жизни и космоса, понимая, однако, сколь опасно впасть в заблуждение и утратить правильный путь, если опираться на одни лишь относительные истины бытия.

 

Бесспорна роль научного разума в открытии тайн природы и космоса, и нет необходимости доказывать исключительную важность его вклада в улучшение материальных условий жизни человека. Общеизвестно также, что достижения в области точных и гуманитарных наук открыли перед человеком широкие горизонты, развеяв иллюзии и заблуждения, существовавшие в истории познания, включая познание научное. Как говорит Г. Башлаяр, один из крупнейших философов науки, «история науки есть история ее заблуждений и процесс постоянного освобождения от них». Наука, не останавливаясь, идет вперед, раскрывая все новые и новые тайны земли и космоса - тайны, которые являют собой неистощимый материал для исследования и освоения. Кто станет отрицать эти очевидные факты, отрицать роль научного разума в жизни людей, отвергать силу, которая помогает сохранить и улучшить жизнь разумных существ, обеспечивая продолжение их рода?

Задача данной работы - прояснить роль научного разума в управлении нашими мирскими делами. Однако насущный философский вопрос состоит в выяснении отношения науки к жизни, материи, духу и космосу. Постижимы ли через науку и разум все богатства жизненных проявлений? Существуют ли иные истины в жизни и в космосе? Обладает ли человек одним лишь материальным измерением или также и иными? Существуют и другие философские вопросы, на основе которых мы формулируем правильные или ложные суждения об истине, принимая одни принципы и не принимая другие. Как, например, провести различие между разными критериями истины? Как провести различие между причинами, приняв лишь один из принципов? Мы признаем истинность определенного высказывания, если из него следует вывод, верифицируемый наблюдением и опытом, иными словами, судим о правильности высказывания по его результатам. Так, мы признаем истинность законов Ньютона, ибо с их помощью можем вычислить траекторию движения небесных тел. Мы признаем истинность высказывания и в случае, если можем логически вывести его из четких начал. На нашем современном научном языке мы называем это научными критериями. Все правильные научные выводы построены на гипотезах, которые могут быть верифицированы лишь опытом. Однако все предположения и результаты суть относительны и существуют до тех пор, пока не появляются иные гипотезы и выводы, занимающие их место. Потому в науке нет бесспорной и окончательной истины. Научный критерий истины исходит из видения, которое отождествляет видение глаза и видение разума. Но этот критерий подвержен анализу, выводы из которого могут быть далеко не однозначны. И здесь неизбежно возникает вопрос: насколько несомненна польза от таких принципов. Эти принципы должны были бы давать убедительное и, возможно, достаточное описание космоса и человека. Но исчерпывается ли описание космоса, основанное на научной гипотезе, которая гласит, что все физические истины выводимы из законов электромеханики, силы и атома? В этом случае мы можем прийти к опасному заключению, что все существующее есть материя, тогда как есть множество явлений, недоступных видению глаза и разума, в бескрайнем мире духа, искусства и творчества, и эти явления обладают истинным бытием и, возможно, исполнены большего смысла.

Философия науки, как известно, не примыкает к позитивистскому видению, полагающему, что научный разум есть предел всему, как будто не существует сферы духовности и бессознательного, выводящей существование за пределы рационального. Наука по природе своей не является неизменной, и так же не являются неизменными ее истины. Она непрерывно обогащает себя новыми видениями, опираясь на инструментарий концепции и метода. История науки, как говорит Гастон Башляр, «не только являет собой попеременное чередование теории атома и теории энергии, реализма и позитивизма, дискретного и непрерывного, рационализма и эмпиризма. Ученый психологически не только теряет точку опоры, наблюдая тождественность законов и разнообразие вещей, но и в каждом вопросе научная мысль раздваивается между должным и сущим».[10]

Все это означает, что научное познание, при всех его реальных успехах, рационалистическом содержании и огромнейшем значении для человека, является относительным. Все его выводы допускают эволюцию, перемены и исправления. И потому мыслитель или исследователь мирских,  религиозных и духовных дел должен освободиться от ошибки, в которую впадали прежде и впадают ныне многие философы и специалисты в области естественных и гуманитарных наук, полагая, что основа науки - это абсолютный реализм и абсолютных рационализм, и что они способны создать единую научную картину бытия.

В нашем богатейшем бытии с многообразием внешних проявлений и внутренним единством человек представляет собой лишь малую точку. Нельзя даже представить себе, что какая-либо из наших истин может сполна охватить подлинное бытие. Поэтому бытие религии и бытие мира нельзя постичь единым движением мысли, с помощью определенной науки, в одном гносеологическом поле. Потому структуру научного знания, все его эксперименты и открытия, нужно рассматривать как нечто подвижное, а в более глубоком философском видении эта структура представляется загадкой.

В науке, указывает Макс Перутц, «как и в любом виде деятельности, можно найти святых, трусов, борцов, отшельников, гениев и глупцов, угнетателей и рабов, благополучных и несчастных. Но есть качество, которое лучшие из них разделяют с величайшими писателями, музыкантами и художниками. Это - творчество. Мысль людей привыкла следовать проторенными путями. Создать же нечто совершенно новое чрезвычайно трудно».[11] Это определение побуждает нас отличать в научной истине рутинное качество от динамически движущегося начала, иллюзорное и ошибочное от реалистического и правильного, частное, близорукое и традиционное от глобально-космического творческого.

В итоге можно было бы сказать, что наука обогащает нас объективными знаниями и приводит к лучшему пониманию космоса. Наука дает человеку широкий набор конкретных знаний, блестящим образом систематизируя весь свой опыт. Однако она нема, сама по себе не одушевлена. «Абсолютная» картина, которую рисуют классики позитивизма и неопозитивисты, полагая, что наука в состоянии полностью понять то, что происходит, создает представление о человеке, который, подчиняясь науке, живет и действует как механические часы, без вмешательства сознания, воли, усилия, не испытывая боли и радости, не ощущая ответственности. Наука не знает и не чувствует наслаждения и боли, не различает красоты и безобразия, добра и зла, не признает Бога и вечности.

Научный разум, понимающий свои границы и свои эпистемологические задачи, весьма скромен. Он действует в области материального и конкретного, стремясь, помимо изучения реального и рационального, понять существо иррационального, метафизического и бессознательного и даже постичь некоторые общие тайны космоса. Крупнейшие ученые этого столетия, от Эйнштейна до Циолковского, от Планка до Вернадского, от Тейара де Шардена до Капицы, хорошо понимали титаническую мощь науки и значение ее великих завоеваний. Однако они отдавали себе отчет и в том, что наука имеет свои границы, и хорошо знали, что в основе гармонии космоса лежит взаимодействие духа и материи. Поэтому мы, со своей стороны, полагаем, что при рассмотрении разнообразных научных истин и множества истин космического и духовного порядка, прочтении и анализе высказываний, особенно тех, которые насыщены символами и метафорами, плодами воображения, интуиции и духовности, нельзя исходить из строго рационалистических определений.

В этой связи нельзя рассматривать религию, духовностью предание  религиозный язык или космическое озарение под строго рационалистическим углом зрения или с позиций так называемой научной истины, которая, по утверждению некоторых, охватывает собой все. Представление, истина или субъективный опыт верующих и вообще духовных людей возникают благодаря существованию так называемой религиозной и духовной истины, которые обладают своими свойствами, своими особенностями, своим языком и своей системой рассуждений. Потому перед нами возникает вопрос: является ли духовность реальным или действительным состоянием?

 

 

Правы ли позитивисты и вместе с ними Фрейд, утверждая, что религиозная вера и духовность представляет состояние незрелости, которое будет преодолено наукой? На этот вопрос не может ответить наука сама по себе, в том числе и через позитивистский анализ, как нельзя найти на него ответа и в сектантско-религиозном видении. Научная истина не может найти для себя естественное окончательное место в позитивистской установке. Духовная энергия же, как поэзия или музыка, не может проникнуться строго научным мышлением или подчиниться экспериментальному методу. Религиозность в этом смысли суть плоды духовного творчества, распахивающего объятия для абсолютного. Ученые и философы, не находившие места для Бога в своих рассуждениях и конструкциях, ограничивались обычно упоминанием идеи Бога в качестве первопричины. Выдающиеся авторы христианского, мусульманского и иудейского религиозных направлений искали Бога, пытаясь доказать его существование как некой бесспорной объективной истины. Однако Бога нельзя описать в рамках материалистической системы космоса. Нет смысла и в попытках доказать его существование логическим путем. Веру в Бога нельзя объяснить приступами страха, не имеющего никакого отношения к рационалистическим понятиям. Ее истоки - в мудрости человека, открывающей его сердце и разум для Бога и каждодневно призывающей Бога явить себя в наших нравственных и космических идеалах.

Берясь за религиозное предание, за опыт мудрейших духовных людей мы не должны допускать прочтения его, исходя из сциентистского видения. Неверующий в своем светском видении представляет религиозные стихи и доктрины как суеверия и мифы, а духовность как иллюзии. Рассматривая предания с такой точки зрения, он полагает, что ничто в них не соответствует действительности в буквальном смысле. Буквальное прочтение предания побуждает человека опираться механически и формально на законы логики, что убеждает его в итоге в недостоверности предания, которое все есть «представления и мифы». От такого строго буквального прочтения ускользает важный аспект, связанный с отношением человеческого Я к абсолютному. Именно этот аспект и есть то, что движет нами, приближая к мысли о Боге, обретающей в духовном и религиозном сознании высокий символический смысл: Бог необходим для продолжения бытия мира и космоса, и возможно, что эта могучая символическая сила проявляет свое действие, как она действовала в прошлом и будет действовать в грядущем, посредством самих законов природы. Так устанавливается гармония между естественным и божественным. Научные доказательства и доводы разума не действуют, когда речь идет о Боге. Лучше и правильней в этой связи говорить о духовном понимании смыслов бытия, открывающего широкий простор для упования и надежды, которых не могут дать ни разум, ни материя, ни любое из человеческих действ.

Конечно, следует уважать людей, отвергающих представление о Боге, ради которого развязывались истребительные войны и возникали жестокие распри. В благости Бога могут сомневаться, либо видеть в ней порождение благодушной фантазии. Идея Бога, по словам Маркса, не раз использовалась как опиум для народа. Бога понимают и так, как наше человеческое инобытие или, иначе говоря, как «наш образ и наше подобие», только лучшее, чем мы, воплощающего полноту бытия, всего, чего желает человек в этой жизни. В то же время многие утверждают, что представление о Боге необходимо для духовной поддержки людей, сталкивающихся с несправедливой и враждебной им действительностью.

Духовность в высоком нравственном смысле отражает размышления людей перед лицом страдания, заблуждения и греха. Бог в образах и поведении духовного человек занимает центральный место.

Бога признавали даже некоторые энциклопедисты-материалисты. Для Блоха, например, идея Бога естественна в человеческой жизни. Эта жизнь всегда устремлена в будущее. Поскольку же мы чувствуем ее неполноту и незаконченность, у нас возникает желание продумать и развить каждый момент нашей жизни, чтобы выйти за пределы самих себя. Подобием Бога для Блоха и Фейербаха является идеальный человек, который еще не осуществился. Выдающийся представитель современной франкфуртской школы М. Хоркхаймер считает, что пока политология и наука о морали не включат идею Бога, эти дисциплины будут отличаться прагматизмом и прозорливостью вместо того, чтобы отличаться мудростью.[12]

Пагубны попытки, направленные на отчуждение духовности от жизни индивида и коллектива. Важно установить разумные границы между научной истиной и истиной духовной, истиной политической и истиной нравственной и уяснить, что есть между ними общего и различного и где между ними возникает разрыв. Отношения между духовным и мирским будут исполнены гармонии, если для каждого из измерений человеческой личности установить его естественный предел. Человек в его физическом, рациональном и духовном измерениях есть плод природной и биологической структуры земли и космоса. В рациональном измерении он - плод непрерывной эволюции человеческого рода, в духовном измерении - больше всех других существ сопричастен вечности. Бытие человека как биологического существа, члена социума, носителя определенной психики и культуры, не может быть ограничено одним или двумя измерениями. Картина будет более полной, если рассматривать его в трех исходных измерениях. Риск неверно понять его будет меньше, если полнее охватить все три измерения. Важно признать их существование и действовать ради укрепления ценностей научного знания в первом, тенденции к открытости - во втором и любви, внутреннего мира и духовного совершенства - в третьем.

Разум обладает полем, в котором он действует в рамках научных правил. В основе этих правил — определенное множество концептов, понятий и методов, которые не являются стабильными, но подвержены изменению и непрерывному движению обновления. Потому действенность их в жизни относительна и временна, будучи подчинена тенденции к обновлению и переменам. Научный разум в вечном поиске нового в природе стремится к раскрытию ее тайн, заключенных в мельчайших частицах вещества, начиная с атома и кончая бескрайним космосом. Потому сфера его действия постоянно открыта для исследований. Сердце же и интуиция ни в коей мере не подчинены законам и правилам научного разума. Их сфера действия - благодатное пространство духовности, которое раскрывает перед душою широкие возможности для полета в высшие сферы, усиливает ее сияние в мире нравственности и красоты и в целом - в человеческой жизни, и для проникновения в моря метафизики, просторы которых не имеют пределов. Так каждое из действий развивается в его собственном пространстве. Трудно и даже опасно превращать идею рационально-научной системы в инструмент управления всей полнотой бытия, и не менее опасно, с другой стороны, поступать так, как поступают некоторые силы, используя историческое наследие религиозно-сектантского конфессионализма для того, чтобы ограничить или подавить устремление научного разума к раскрытию тайн природы.

В области духовности, таким образом, существует истина. Человек может обрести состояние верующего или никогда не обрести его, принимая многочисленные высказывания, в которых закреплено духовное или религиозное предание, за суеверия или народные выдумки. Причину того некоторые видят в искажениях, которым будто бы подверглись религиозные доктрины, ибо принимают их и прочитывают буквально. С таким пониманием нельзя постичь их символической истины и ее места в мире веры и остается лишь занять позицию голого отрицания религии.

Представлениям о Боге и духовности мешают утвердиться и взгляды тех, кто привержен идеям фанатизма, воинствующей непримиримости и неприятия другого. Они могут говорить, что придерживаются принципов светского сознания, являются агностиками или атеистами. Дело, однако, обстоит не так просто. В конечном итоге из их утверждений, что бы ни говорилось на этот счет, не следует с необходимостью абсолютной уверенности в их негативном отношении к религии или к духовности вообще. У них - своя духовность, воплощенная в особом, ясном внутреннем чувстве, которое может и не облачаться в мифы. По словам Уолтера Стейса, занимающегося вопросами отношения философии к религии, «у каждого человека - своя религия, своя духовность, избирающая свойственный только ему путь и свойственный только ему опыт. Тот, кто нашел свой собственный путь и приобрел свой собственный опыт, не вправе осуждать того, кто нашел иной путь и приобрел иной опыт»[13]. Возможно, нам и в самом деле нужно сделать более возвышенным наше духовное видение Бога и космоса. Полезный опыт на этот счет накоплен в прошлом. И сегодня выдающиеся ученые, и богословы открывают свои сердца науке и Богу - истокам полезного, творческого и нравственного, частного и общего, земного и космического. Усилия такого рода предпринимаются в самых различных сферах. Возможно, самые блистательные и плодотворные из них имеют началом творческий опыт Тейара де Шардена, Жана Шарона и всех тех, кто соединил возвышенное представление о вере и духовности с современной наукой. Они, например, обратились к самим христианам с призывом соединить веру в Христа, Сына Человеческого, с космическим представлением о Христе, приняв тот возвышенный аспект христианства, который пребывает в каждом благом человеческом существе, имея своим истоком любовь, которая есть Бог, дарующий жизнь всему сущему.

Возможно, нам нужно также вернуться к блестящей концепции единства бытия, которую создал вождь арабских и мусульманских суфиев шейх Ибн Араби. Эта концепция нашла широкий отклик у современных суфиев на Востоке и на Западе, таких как известный швейцарский суфист Фрейт Ов Шон и многие другие, придерживающиеся убеждения, что понятие божества связано с единой духовной истиной, общей для всех разумных верующих. Ибн Араби, полагая, что бытие есть корень подобия и различия и причина соединения и разделения, говорит, что «в единой вещи соединяются и разделяются»[14]

Цель, которую выражает духовное сознание - приверженцев различных видов религии, какими бы разными ни были ее словесные формы, по сути своей - одна. Речь идет о «спасении», «прощении», «нирване» или «соединении с Брамой». Этой цели присущи качества возвышенного и бесконечного. Она являет собой элемент возвышенной и глубокой духовности.

Перед просвещенными умами и людьми доброй воли, трудящимися на духовном поприще и на просторах мирской жизни, стоит трудная, но необходимая задача - обновить корень чистой веры в душах людей и напоить человеческий разум, вечно жаждущий нового научного и духовного знания.

 

 

---