Агеев Александр Иванович - генеральный директор Института экономических стратегий отделения общественных наук Российской Академии Наук, президент Международной академии исследований будущего (Россия) | Международная конференция «Духовное возрождение – путь процветания и согласия», г. Астана, 17-18 октября 2017 года
Ассамблея народов Евразии имеет за собой тысячи лет истории и, вне сомнения, великое будущее. В своем выступлении я хотел бы изложить семь тезисов, которые объединяются одним общим принципом — накануне будущего.
Согласно классификации ООН, в Евразию входит более ста государств. Это 48 стран Европы, 50 стран Азии и 7 стран Северной Африки. В Евразии сегодня находятся 8 из 12 существующих цивилизаций. Именно здесь сконцентрировано девять десятых всей производимой в мире энергии, три четверти мирового ВВП и около четырех пятых населения планеты. При этом к 2030 году, по всем прогнозам, соотношение мировых экономических сил вернется к положению на начало XIX века — эпохе Наполеоновских войн в Западной Евразии. Тогда в мировом ВВП 70% приходилось на страны современного блока БРИКС и 30% — на страны современного Запада. В середине ХХ века все это поменялось местами. Доля Китая, например, с трети мирового ВВП упала до 5%. Это был колоссальный сдвиг, ознаменовавший установление мировой финансово-экономической гегемонии сначала Великобритании, затем США. Этот сдвиг предопределил все мироустройство наших дней, рост глобализации на западных принципах. Но в наши дни этот миропорядок быстро деградирует, разрушается привычная для нынешнего поколения модель глобализации. Последний исторический аналог подобного процесса — период с 1914 по 1945 годы. Множественные конфликты и хаос, смятение умов и деградация нравов сопровождают такие фундаментальные сдвиги.
Утвердившаяся окончательно в 1990-е годы модель глобализации не сводилась только к финансово-экономическому и силовому доминированию одних стран и блоков над другими. Самое главное в этой модели — безразличие к высоким смыслам и ценностям жизни. Модель экономики на принципах разжигания спекулятивной игры, безграничных и монополии, и конкуренции, наращивания всеобщего долга и потребительского ажиотажа настроена на всемерное высвобождение человеческих инстинктов, то есть низких чакр человека, вплоть до формирования в нем всей гаммы психологических и физических патологий и мотивационной примитивизации. Пренебрежение идеальным, его очернение и высмеивание, подмена культуры — следствие торжества этой экономической модели. Между тем культура является пространством сохранения сложности, накопления высших и уникальных творений человеческого духа, поиска высшего смысла жизни и ее истинных ценностей, воспроизводства человечности и минимизации животности.
Кризис глобальной экономической модели обострил этот фундаментальный конфликт, имеющий по сути антропологическую природу. В этой ситуации, очень сложной, перспективы евразийской эволюции могут быть описаны несколькими сценариями.
Сценарий первый — это продолжать хранить «римский порядок», то есть монополярное мироустройство, хотя этот «четвертый Рим» с трудом удерживает свое влияние. Однако стремительно разворачивающаяся цифровая революция может привести к образованию семейства суррогатных корпоративных структур гегемонии, аналогичных Ватикану в Средневековье или подобным ему сетевым системам. В этом мире многим будет думаться, что он комфортен.
Второй сценарий предполагает, что на территории Большой Евразии запускается множество разнообразных маленьких проектов: Прикаспийский союз, «Ираноязычная ойкумена», «Большой Туран», РИиК — Россия, Индия, Китай, Тихоокеанский союз и т.д. Нет ничего дурного в двусторонней и многосторонней кооперации. Но речь о риске подмены объективно возможного мегапроекта активностями неподобающего нынешним вызовам масштаба. Провоцирование расточительной конкуренции частных проектов может подорвать усилия по широкой и потому более эффективной интеграции.
Еще один сценарий, который условно можно назвать «Новый феодализм», описывает такую ситуацию, когда эта земля, эти народы будут управляться всесильными мегакорпорациями по аналогу Ост-Индской компании. Такие корпорации могут захватывать себе всеми правдами и неправдами те или иные сегменты пространства, заниматься эксплуатацией его ресурсов и жителей, вводить свои правила. Частные военные компании способны защитить таких игроков от требований национальных суверенитетов и международного права. По сути, в таком сценарии Евразия может превратиться в своего рода корпоративный ГУЛАГ. Его вероятность, между прочим, усиливается возможностями цифровых технологий, в частности криптовалют.
В палитру сценариев входит и такой, который предполагает восстановление цивилизациями Большой Евразии собственной историко-цивилизационной уникальности. Он имеет хорошие шансы на реализацию. Даже сейчас в условиях нынешней глобализации Китай, Индия, Иран, например, выстраивают экономические модели, считаясь с канонами своих культур, цивилизаций, и по мере роста даже только этих стран эти культуры будут теснить принципы и практики экономической целесообразности и экономической глобализации.
Как обеспечить правильный стратегический выбор, как ему помочь, как уменьшить издержки, которые неизбежны в нынешнем кризисном положении?
Ясно, что для мирного существования всех стран необходим какой-то мегарегулятор. Именно для этой цели более 70 лет назад была создана Организация Объединенных Наций. После Первой мировой войны образована Лига Наций, ставшая по ряду причин неудачным проектом. Но ясно и то, что сейчас не может быть какой-то бюрократической надстройки над странами, где глобальные бюрократы по своему произволу будут определять, кому воевать, а кого мирить. Необходим, очевидно, отвечающий современным возможностям, традициям и опыту некий алгоритм разрешения спорных ситуаций и поиска взаимовыгодных решений. Пожалуй, это дает импульс реформе ООН, но столь же понятно, что заложенные при ее основании принципы вовсе не утратили своего смысла.
Ясно также, что в нынешней ситуации своего рода мегарегулятором могут выступить и на деле зачастую выступают разного рода глобальные банковские и биржевые структуры, эмитирующие геофинансы и заметно влияющие на цены ключевых сырьевых товаров и иных активов, а также на массовое сознание. Серьезным потенциалом влияния обладают сегодня и информационные корпорации, вытеснившие с Олимпа биржевых фондовых котировок топливно-энергетических гигантов. Опыт показал, что и корпорации других секторов достигают своих целей, не всегда сообразуясь с принципами национальных суверенитетов, идентичностей, экономическими, экологическими и социальными интересами регионов пребывания.
Может сложиться такая гипотетическая ситуация, когда цивилизационность, уникальность культур не будут иметь никакого значения. Представим, что восторжествует, например, некая анонимная криптовалюта, вытеснив национальную валюту, что инвестиционные ресурсы будут монополизированы каким-то супермощным игроком, и вовсе не государством. В итоге любая версия Большой Евразии может столкнуться с банальным дефицитом ресурсов для развития и консолидации. Отсюда вывод: для развития Большой Евразии все попытки диалога, в том числе и в сфере культуры, должны быть прагматичными. Однако в то же время они не могут не быть идеалистичными!
Ведь идеальное в иерархии ценностей должно быть выше материального. Развитие должно идти не по пути примитивизации, а по пути усложнения, наращивания «цветущей сложности» бытия. Отсюда следует потребность в росте способности управлять человеческой эволюцией. Но здесь же нас подстерегает и принципиальная развилка: каким образом и кому этим управлять?
Поэтому важнейший вопрос, который нам предстоит решить, и что, очевидно, на нашем форуме должно найти отражение в разных дискуссиях — это диагностика смысла происходящего сегодня технологического перехода. Если цивилизационно Большая Евразия является сложным сообществом планетарного масштаба, то и управление ее эволюцией должно отвечать принципу сложности. Практически это означает соответствие требованиям прагматики и идеальности. Порядок бытия на этом пространстве должен справиться не только с угрозой войн и конфликтов, но и с угрозой для человечности. Более того, в совсем недалекой перспективе Евразия, в идеале — в равноправном сотрудничестве со всеми мировыми цивилизациями, должна быть способна совершить экспансию за пределы Земли и околоземного радиуса. Нам предстоит выйти в космос не в тех форматах, как это уже сделано сейчас, а в несравненно более масштабном. Но для выхода в дальний космос нужна совершенно другая мораль. Точнее, мораль первых покорителей космоса могла быть немассовой, из тысяч и миллионов кандидатов можно было отобрать десятки для выхода в космос и десятки тысяч для работы в космической индустрии и науке. Для задач освоения дальнего космоса масштабы производства людей «большой человеческой теплоты» должны быть несравненно выше.
Более того, уходя в космос, мы все глубже уходим в глубины атома. Если посмотреть на всемирную коллаборацию ученых в проектах Церна, Большом андронном коллайдере, в астрофизике, в вычислительной работе мировой грид-сети, то она беспрецедентна. Там нет никаких различий по этническим, национальным, цивилизационным и прочим признакам, там сложилась и прекрасно существует всемирная кооперация. Там решаются фантастические по сложности задачи, в том числе создания единых протоколов обработки разнородных данных. Мораль в этой среде иная, чем в зонах вооруженных конфликтов, или в казино, или в производстве и сбыте наркотиков, например. Между высшими и низшими моральными стандартами и практиками — компромиссный моральный диапазон. При этом моральные кодексы разных культур имеют много общего, хотя они и специфичны. Еще большее разнообразие дают практические девиации от нравственных предписаний.
Миллиарды поступков, совершаемых семью миллиардами землян каждый день, мотивируются ценностями по всему их спектру. Когда говорят «пусть будет больше добра», то подразумевается та простая идея, чтобы поступков высокой моральной пробы было сравнительно больше в этом множестве человеческих поступков в социуме. В идеале — чтобы возник тот или иной «рай земной», или «город Солнца», но в реальности — это мечта о лучшей жизни. Из новейших утопий эта мечта осмыслена в сказке Н. Кондратьева о котенке Шамми, устремившемся на поиски «страны Айнажды», где «всегда и все счастливы и не смотрят с грустью вдаль». В разных мировых культурах эта тема так или иначе проигрывается. Так, в индуистском временном цикле есть понятие «Кали-юга» («век демона Кали», в эпосе «Махабхарата» — это самый дурной век из всех возможных), описывающее долгий исторический период преобладания самых низких моральных норм, когда «доля добра» уменьшается до одной четверти от первоначального объема в цикле времен, состоящем из четырех эпох.
Технологическая трансформация, которую переживает сегодня все человечество, описывают в терминах «цифрового перехода», Индустрии 4.0 и т.п. Одним из наиболее существенных проявлений этих перемен становится стремительно растущая популяция разнообразных сущностей Интернета вещей. К 2020 году к семи миллиардам людей прибавится от 20 до 50 миллиардов разных устройств, которые тоже будут иметь свой адрес, шаблоны поведения (алгоритмы), способность согласованного действия, и которые составят своеобразный «человейник» технических существ. Тем временем даже внутри семи миллиардов людей с трудом возникают пространства доверия, а какое будет доверие между людьми и 50 миллиардами новых сущностей или какие взаимоотношения сложатся внутри их сообщества? Быстро возникают новые вычислительные возможности, которые позволяют просчитывать любые шаги любых субъектов и, значит, влиять на их поведение. Цифровые платформы создают новые механизмы общественной координации и новые феномены в информационном пространстве, такие, в частности, как мемы и эпигеномы. Все это сулит не только невероятные возможности для развития, но и серьезные риски. Иными словами, перед человечеством возникают принципиально новые, беспрецедентные вопросы, отчасти уже поставленные футурологами и кинематографом в русле «восстания машин», «областей тьмы» и т.п.
Не случайно Давосским форумом в прошлом году миру были предъявлены весьма симптоматичные сценарии развития человечества в будущем. Их четыре: «большой брат», «большая мать», «все торгуют», «все заботятся». Они различаются по двум критериям. Критерий первый — кто будет контролировать персональные данные: сами граждане или централизованные структуры. Второй критерий — какого рода ценности будут определять жизнь людей. И здесь тоже дилемма: либо это будут люди более эгоистичные, ориентированные на успех любой ценой, на потребительство, либо это будут люди, которые понимают значение и экономической, и социальной, и экологической ответственности. Критерии не безупречные, но все же «в точку». Эти сценарии сейчас фактически являются сценариями каждодневного выбора людей и стран.
В этом контексте особого внимания заслуживает проблема искусственного интеллекта. Эта тема еще лет 40 назад была достаточно фантазийной, став сегодня одной из самых ключевых и вполне прагматичных. Речь не о быстро растущем корпусе беспилотников, а о том, что эти сущности будут все больше и больше подбираться к разгадке тайны человеческого духа. Начав со сверхбыстрых исчислений, искусственный интеллект дойдет до самопроектирования и, возможно, до понимания человеческих мыслей, образов, чувств, вторгнется в пространство смыслов. Поэтому вопрос о том, какими ценностями руководствуются программисты, создающие сотни тысяч и миллионы строк разного рода кодов для того, чтобы появились эти существа, весьма скоро не будет казаться надуманным.
Видя колоссальные возможности, которые дает технический прогресс, нельзя не осознавать и разного рода опасности. Одной из таких угроз являются изменения в характере грамотности. Уже сейчас молодежь, дети в детских садах осваивают разные знания, умения, навыки, минуя букварь. Это то, что называется «дологический тип грамотности». Люди с логическим типом грамотности, которые приобретали свои компетенции по букварям и учебникам, могут освоить образно-клиповое восприятие реальности. А тот, кто вырос на роликах и клипах, будет лишен важных шаблонов мировосприятия, мироощущения и поведения. Это совершенно иная культура с другими социально-психологическими последствиями. Поскольку культура не передается как простой обмен информацией, постольку она существует только в непрерывном культурном творчестве каждого индивида: он как бы перерабатывает наследие культуры, делая ее своим достоянием.
Талант, который вошел в связь с культурным наследием, фактически производит прыжок в своем эволюционном развитии. И если нет таких прыжков в культурном развитии поколений, в индивидах, нациях, народах, цивилизациях, если без прыжков, рывков, прерывания постепенности нет культурного развития, то, получается, есть в лучшем случае комфортный быт.
Между прочим, народ Казахстана в начале 1990-х годов совершил такого рода прыжок. Мне как-то довелось прочитать книгу мемуаров президента Казахстана Н.А. Назарбаева, в которой описана драматическая ситуация 1991–1993 годов. Это трудно было вообразить любому рациональному уму: как же выйти из реально происшедшего коллапса? Большая страна вдруг стала формально независимой, но фактически лишенной важнейших ресурсов жизнеспособности. По сути, требовалось совершить прыжок. Руководство и народ Казахстана совершили этот подвиг — и он стал фактом национальной культуры, традиции, фактором силы.
Завершая обзор этих семи вызовов накануне будущего, следует подчеркнуть главное — эволюционные прыжки могут сделать только люди длинной воли. Ассамблея народов Евразии должна всеми своими действиями увеличивать объем тех людей, которые руководствуются в жизни принципами людей длинной воли. Спасибо! (Аплодисменты.)